Мы родились в прошлом веке.
Мы встретились в далёком восьмидесятом.
Вскоре закончили учёбу и получили специальность художник-керамист. Потом было всё как у всех: росли дети, менялась страна, мы взрослели. Мы работали, мы старались заниматься делом, которое и сегодня называем любимым.
Выбор нашей молодости оказался выбором нашей жизни. Керамика, несмотря на массу проблем: от технологии, до востребованности, всегда давала нам свободу творчества. Она универсальна: когда есть возможность лепить из куска глины — мы становимся ремесленниками и получаем удовольствие от рождения самого простого предмета. Если хочется что-то изобразить, то белым листом для керамиста может быть то фарфоровая тарелка, то шамотный пласт. В нашей профессии мы иногда становимся живописцами, иногда скульпторами, иногда графиками и всегда керамистами.
У нашей профессии есть ещё одно удивительное свойство – в результате работы рождается ПРЕДМЕТ, нечто осязаемое, вещественное, сохраняющее в себе наши переживания, эмоции и способное передать всё это зрителю, настроенному на восприятие того, что мы создаём.
Радость осязания собственной работы можно понять хотя бы однажды вынимая изделие из печи после обжига. Удачная работа становится частью художника. Неудачная становится раной, которая лечится следующими работами.
С работами, как с частью себя расставаться трудно, и они, к радости художника, копятся и заполняют собой полки, шкафы, коробки. Неизбежна ситуация, когда хочется собрать накопленное в одном месте и понять, что не осуществлено, что необходимо успеть сделать и есть ли смысл в том, что уже сделано.
Выставка – это счастливая возможность увидеть работы в одном пространстве.
Те работы, которые мы выставили, это то, что мы любим, то, что не оставляет нас равнодушными. Это часть нашей жизни, переведённая на язык керамики. Это наши фамильные ценности.
Сергей Русаков и Людмила Назина.
Вместо дежурных слов: «славные традиции, строгий петербургский стиль, высокое мастерство» и т. д., скажу просто: мне хорошо среди произведений Людмилы Назиной и Сергея Русакова.
Почему так? (В самом вопросе уже есть частица хлороформа – без него трудно «поверить гармонию».)
В творчестве художников больше личных качеств, чем обязательных, дежурных. В частности, в их фарфоре почти нет примеси гламура, чуть ли не молекулярного элемента фарфоровой массы.
Из увиденного и радующего одно сейчас настойчиво требует от меня разгадки. Это – редкий феномен успешного сотворчества, в сущности, столь разных художников. Разумеется у них много общего: школа, (оба учились у художника-архитектора В.С. Васильковского), специальность, материал, технология и, наконец дом и семья. Вполне ли это объясняет плодотворное взаимодействие самодостаточных творческих полей, причём настолько органичное, что мерцает фантомом третьего автора?
Может быть подсказка в общеизвестном – «охотник и хранительница очага»? Он добытчик, разведчик. Его трофеи от иконописи и каллиграфии до абстракционизма и компьютерной графики. Она принимает, хранит, укрощает его графический кураж. Её авторское успокоительное средство, приготовленное в традициях
народного шитья, — лоскутная деколь. И это – одно из средств адаптации его «незаконных» трофеев к ДПИ. Вспомним «припев» орнамента при картинке в парадном сервизе: это не холст-масло, а тарелка.
Грубая схема… В действительности, в фарфоровом манускрипте, всё сложнее, тоньше. Схема, к примеру, не отражает фактор амбивалентности степени и координат лидерства в дуэте.
Успокоясь такой попыткой разгадки и сомневаясь вообще в полезности «поверок», возвращаюсь к созерцанию фарфора Л.Н. и С.Р.. Замечаю, что после продолжительного общения с соавторскими произведениями иначе воспринимаю авторские. Теперь чувствую в моноавторских лёгкую ностальгию, неуловимое обоюдное тяготение. Самовнушение?
Да, не забыть главное в их общем – любовь!
Поэтому всё получается!
Михаил Копылков.
